Сердце не камень - Страница 11

Вдали показывается Ераст.

ЯВЛЕНИЕ ВОСЬМОЕ

Вера Филипповна и Ераст (вдали).

Вера Филипповна. Кто из них лжет: он или она? Да что мне, в самом деле… как хотят; мне за них не отвечать. Только вот уж разговаривать-то не надо. Разве пойти в собор… да нет, какая уж молитва.

Ераст подходит.

Что тебе, Ераст?

Ераст. Не будет ли какого приказания от вас?

Вера Филипповна. Какие приказания! Я уеду сейчас.

Ераст. А мне-с?

Вера Филипповна. Да что ж мне до тебя! Хочешь оставайся, хочешь – домой ступай.

Ераст. Только и всего-с?

Вера Филипповна. Чего ж тебе! Я приехала молиться, ты тоже; я себя знаю, и ты свое место понимай.

Ераст. Это уж совсем другой разговор против давешнего, одно к другому не подходит.

Вера Филипповна. Ну, что ж делать! Пока человека не знаешь, так ему и веришь; а как узнаешь про дела его, так по делам ему и цена.

Ераст. Теперь я понимаю. Так я и ожидал. Значит, в ваших глазах меня очернили; и теперь, что было Для меня дорогого на свете, я всего лишен, потому вы считаете меня неосновательным человеком. Ну, что ж Делать? Знать, такая судьба, так тому и быть. Но после всего этого позвольте вам сказать два слова.

Вера Филипповна. Говори!

Ераст. Первое-с: ничего такого и никаких дурных дел за мной нет. Если что вам сказано, так это все пустое, все наносные слова. Есть за мной один грех: что я больше всего на свете уважаю и люблю женщину, которая очень высока для меня; но этого я грехом не ставлю.

Вера Филипповна. Ну, дальше что ж?

Ераст. Так как вижу я со всех сторон одни нападки и ниоткуда мне никакой радости и утешения нет; так для чего жить-с? Не в пример лучше будет, ежели свою жизнь покончить.

Вера Филипповна. Что ты, бог с тобой! Какие ты слова говоришь!

Ераст. Слова самые настоящие; все это так и будет. Спасения мне нет, спасти меня никто не может… только может одна женщина, и эта женщина – вы-с!

Вера Филипповна. Да очень бы я рада и готова.

Ераст. Только и от вас мне спасения ожидать нельзя.

Вера Филипповна. Почему же ты так думаешь?

Ераст. Вы меня не пожалеете. что такое я для вас? Стоит ли вам из-за меня себя беспокоить!

Вера Филипповна. Нет, пожалею, пожалею.

Ераст. Нельзя вам пожалеть, вам ваше звание не позволяет; приказчик хоть умирай, а хозяину до этого дела нет – такой порядок.

Вера Филипповна. Да какой там порядок! По-христиански всякого жалеть следует.

Ераст. Опять же у женщин всякое дело все им грешно да стыдно; и все-то они греха боятся, а еще больше того стыда.

Вера Филипповна. Да как же, миленький, стыда не бояться? Для того он и стыд называется, чтобы его боялись.

Ераст. Позвольте-с! Ежели бы был такой закон, чтоб совсем даже не прикасаться до мужчины ни под каким видом, а кто прикоснется, так это грех и стыд. И вот, если мужчина на ваших глазах тонет, а вам только руку протянуть, и он спасен. Ведь вы руки не протянете, потому это стыдно; пущай он тонет.

Вера Филипповна. Как руки не протянуть! Да если человек тонет, до стыда ли тут! Стыд ведь только в обыкновенной жизни очень нужен, а то он не очень важен: как что посерьезней, так его и нет.

Ераст. Ну, вот только всего-с, и кончен разговор-с. Стыдно по ночам к мужчинам на свидание ходить; а вы, значит, ко мне пожалуете.

Вера Филипповна. Что ты, что ты, опомнись!

Ераст. Мне жизнь недорога; я не живу, а только путаюсь в своей жизни; стало быть, и жалеть ее нечего, и, значит, я человек отчаянный. Кроме вас, я никому на свете не верю и никого не уважаю. Вам я желаю рассказать всю свою жизнь: как жил, что делал, и все свои помышления, и спросить у вас совета, каким манером и для чего мне существовать на этом свете и влачиться па земле. Это разговор не минутный, тут мало часа полтора или два потребуется. Видеться мне с вами негде, к себе в комнату я вас приглашать не смею; по этому самому пожалуйте завтра вниз, в контору, в десять часов вечера. Потап Потапыч, по обыкновению, в эти часы находятся в отъезжих полях, в доме все будет погружено в глубоком сне; значит, нам полная свобода.

Вера Филипповна. Да нет, что ты, какая свобода! Ты перестань глупости-то!…

Ераст. Если в десять часов не придете, в одиннадцать – у вас в доме упокойник.

Вера Филипповна. Ах, страсти! Да не говори, пожалуйста!

Ераст. Придете?

Вера Филипповна. Да уж нечего с тобой делать… что ж, видно, надо прийти.

Ераст. Так я и ожидал, потому у вас душа особенная. Вот она, Москва-то река недалеко, нырнуть в нее – одна минута; но как вас увижу, совсем другие мысли У меня проясняются.

Вера Филипповна. Нет, уж ты, пожалуйста, поберегай себя.

Ераст. Теперь еще желаю я знать от вас: обиду вы прощаете?

Вера Филипповна. Какова обида, миленький!

Ераст. Ну, вот-с человек у вас украдет что или ограбит вас, ну, вред вам какой сделает… Так вы простите его или всю жизнь будете зло на него в душе иметь?

Вера Филипповна. Нет, как можно! Пусть его бог судит, а я прощу.

Ераст (горячо обнимает и целует ее). Вот вам и обида-с!

Вера Филипповна. Ай! (Отбегает.)

Ераст. Ну, казните!

Вера Филипповна. Как же ты?… Зачем это? (Отирает слезы.)

Ераст. Приказывайте, что мне над собой делать!

Вера Филипповна тихо плачет.

Уж теперь самому-то в омут броситься будет мало для меня, а утопить меня надо с камнем за мое невежество.

Молчание.

Вера Филипповна (взглянув на Ераста). Неужели ты домой, этакую даль, пешком пойдешь? Поедем, и подвезу.